(на 250-летний юбилей города 4-го октября 1898 года)
Он стоит в красоте живописной своей
Высоко над окрестными сёлами.
Только крыши домов, да макушки церквей
Поднялись над садами весёлыми.
Величавая Волга, царица-река,
И Свияга лазурная, чистая
Близ него проложили свои берега,
И зеркальна их гладь серебристая…
Чуть займётся заря — оне обе в огне,
И краса его в них отражается,
И, ласкаясь, его обнимают оне,
Эти тихие реки-красавицы.
За Свиягой — деревни, а дальше — луга
В беспредельном просторе теряются.
Их зеленый ковёр разорвала река
И капризно течёт, извивается.
Как гляжу я на город с соседних лугов
Под лучами заката румяными,
Вспоминаю я были минувших годов
И беседы веду с поселянами.
Волга вторит речам говорливой волной.
В этом говоре слышны предания:
Про богатых купцов и про смелый разбой
И хмельных удальцов ликования.
Вот ущелье Наталки — притон воровской,
И следы городища татарского,
И могильник буртасов, размытый водой,
И развалины царства болгарского.
Здесь в преданиях края встаёт старина.
Холм Петра над рекою виднеется,
Где ладьи его в бурю прибила волна, -
Там убогая церковь белеется;
И посажена царской рукой, есть молва,
Ель, в церковной ограде хранимая…
Край — отчизна поэтов! Здесь всюду жива
Память их, населением чтимая.
Здесь Языковских песен не замер призыв…
Карамзинская статуя медная…
Гончаровым прославленный в роще обрыв…
И могила Минаева бедная…
Ровно два с половиною века назад
Этот холм был окутан дубровою.
Лишь белелся дымок от землянок и хат
Возле Волги, над чащей дубовою.
Там ютились посёлки мордвы-рыбаков.
Разоряла их волжская вольница,
Их тревожили орды татар-степняков,
Полоняла калмыцкая конница.
Для охраны селений от этих воров
Новый город с засекой поставили,
Да служилых казаков и пеших стрельцов
С воеводою царским приставили.
Строил город боярин Богдан Хитрово
Алексея царя повелением,
Окружил частоколом и валом его
И заставил хоромным строением.
Невелик и непышен был город тогда:
Терема с деревянными храмами…
И неслись на него за бедою беда
И ложились тяжёлыми ранами.
Стеньки Разина страшный, кровавый погром…
В дымном зареве город пылающий…
Шелудяк-атаман вслед за Стенькой потом
К городскому кремлю подступающий…
Пугачёвская смута и Фирскин разбой…
А позднее, огнём истребляемый,
Город сделался грудой развалин одной…
Люд страдал, на поля выселяемый…
Возрождался из пепла наш город не вдруг, -
Долги были года оскудения,
И глубокий застой, будто общий недуг,
Постепенно объял население…
Но спадает истома, как тягостный гнёт,
Уж дремавшая мысль пробуждается,
И навстречу прогрессу наш город идёт, -
Жизнь духовная в нём развивается.
И встречаю я наш юбилей городской,
Будто зорю светила всходящего.
И недаром: повеяло жизнью иной,
Нет, как прежде, покоя мертвящего.
Жизни новой теченье его унесло…
Не царит больше лень бесполезная…
Чует житель, что время застоя прошло:
Есть у нас уж дорога железная…
Пётр Александров